Неточные совпадения
Косые лучи солнца были еще жарки; платье, насквозь промокшее от пота, липло к телу;
левый сапог, полный воды, был тяжел и чмокал; по испачканному пороховым осадком лицу каплями скатывался пот; во рту была горечь, в носу запах пороха и ржавчины, в
ушах неперестающее чмоканье бекасов; до стволов нельзя было дотронуться, так они разгорелись; сердце стучало быстро и коротко; руки тряслись от волнения, и усталые ноги спотыкались и переплетались по кочкам и трясине; но он всё ходил и стрелял.
То в нос забьётся
Льву, то в
ухо Льва укусит.
Льву смех, но наш Комар не шутит:
То с тылу, то в глаза, то в
уши Льву он трубит!
Базаров тихонько двинулся вперед, и Павел Петрович пошел на него, заложив
левую руку в карман и постепенно поднимая дуло пистолета… «Он мне прямо в нос целит, — подумал Базаров, — и как щурится старательно, разбойник! Однако это неприятное ощущение. Стану смотреть на цепочку его часов…» Что-то резко зыкнуло около самого
уха Базарова, и в то же мгновенье раздался выстрел. «Слышал, стало быть ничего», — успело мелькнуть в его голове. Он ступил еще раз и, не целясь, подавил пружинку.
Самгин замолчал, отмечая знакомых: почти бежит, толкая людей, Ногайцев, в пиджаке из чесунчи, с лицом, на котором сияют восторг и пот, нерешительно шагает длинный Иеронимов, держа себя пальцами
левой руки за
ухо, наклонив голову, идет Пыльников под руку с высокой дамой в белом и в необыкновенной шляпке, важно выступает Стратонов с толстой палкой в руке, рядом с ним дергается Пуришкевич, лысенький, с бесцветной бородкой, и шагает толсторожий Марков, похожий на празднично одетого бойца с мясной бойни.
Засовывая палец за воротник рубахи, он крутил шеей, освобождая кадык, дергал галстук с крупной в нем жемчужиной, выставлял вперед то одну, то другую ногу, — он хотел говорить и хотел, чтоб его слушали. Но и все тоже хотели говорить, особенно коренастый старичок, искусно зачесавший от правого
уха к
левому через голый череп несколько десятков волос.
Лидия поправила прядь волос, опустившуюся на
ухо и щеку ее. Иноков вынул сигару изо рта, стряхнул пепел в горсть
левой руки и, сжав ее в кулак, укоризненно заметил...
— А вы не из тех ли добродушных, которые хотят подвести либералов к власти за
левую ручку, а потом получить правой их ручкой по
уху?
Говоря, Кутузов постукивал пальцем
левой руки по столу, а пальцами правой разминал папиросу, должно быть, слишком туго набитую. Из нее на стол сыпался табак, патрон, брезгливо оттопырив нижнюю губу, следил за этой операцией неодобрительно. Когда Кутузов размял папиросу, патрон, вынув платок, смахнул табак со стола на колени себе. Кутузов с любопытством взглянул на него, и Самгину показалось, что
уши патрона покраснели.
Говоря, он склонял голову свою к
левому плечу, как бы прислушиваясь к словам своим, и раковина
уха его тихонько вздрагивала.
— Сбоку, — подхватила Пелагея Ивановна, — означает вести; брови чешутся — слезы; лоб — кланяться; с правой стороны чешется — мужчине, с
левой — женщине;
уши зачешутся — значит, к дождю, губы — целоваться, усы — гостинцы есть, локоть — на новом месте спать, подошвы — дорога…
Под правым
ухом у него была глубокая трещина, красная, словно рот; из нее, как зубы, торчали синеватые кусочки; я прикрыл глаза со страха и сквозь ресницы видел в коленях Петра знакомый мне шорный [Шорный — связанный с изготовлением ременной упряжи, седел, уздечек и т. п. кожаных изделий.] нож, а около него скрюченные, темные пальцы правой руки;
левая была отброшена прочь и утонула в снегу.
— Не видали ли, братцы, мою кобылу? — спрашивал он. — Правое
ухо порото,
левое пнем… Вот третьи сутки в лесу брожу.
Над правой бровью был глубокий шрам, он немного поднимал бровь кверху, казалось, что и правое
ухо у нее выше
левого; это придавало ее лицу такое выражение, как будто она всегда пугливо прислушивалась.
А внизу — образно изогнутая спина, прозрачно колыхающиеся от гнева или от волнения крылья-уши. Поднявши вверх правую руку и беспомощно вытянув назад
левую — как больное, подбитое крыло, он подпрыгивал вверх — сорвать бумажку — и не мог, не хватало вот столько.
— Я… я очень просто, потому что я к этому от природы своей особенное дарование получил. Я как вскочу, сейчас, бывало, не дам лошади опомниться,
левою рукою ее со всей силы за
ухо да в сторону, а правою кулаком между
ушей по башке, да зубами страшно на нее заскриплю, так у нее у иной даже инда мозг изо лба в ноздрях вместе с кровью покажется, — она и усмиреет.
Он наваливался на меня с
левого бока, горячо и пахуче дышал в
ухо мне и шептал настойчиво...
Пела скрипка, звенел чистый и высокий тенор какого-то чахоточного паренька в наглухо застёгнутой поддёвке и со шрамом через всю
левую щёку от
уха до угла губ; легко и весело взвивалось весёлое сопрано кудрявой Любы Матушкиной; служащий в аптеке Яковлев пел баритоном, держа себя за подбородок, а кузнец Махалов, человек с воловьими глазами, вдруг открыв круглую чёрную пасть, начинал реветь — о-о-о! и, точно смолой обливая, гасил все голоса, скрипку, говор людей за воротами.
Она была особенно успокоительна тем, что вырезанная из жести пряничная лошадка, состоявшая в должности дракона и посаженная на шпице, беспрестанно вертелась, издавая какой-то жалобный вопль, располагавший к мечтам и подтверждавший, что ветер, который снес на
левую сторону шляпу, действительно дует с правой стороны; сверх дракона, между колоннами были приделаны нечесаные и пресердитые львиные головы из алебастра, растрескавшиеся от дождя и всегда готовые уронить на череп входящему свое
ухо или свой нос.
Я отдался в ее распоряжение и стал вслушиваться в постукиванье молотка, который разыгрывал на моей груди оригинальную мелодию.
Левое легкое было благополучно, нижняя часть правого тоже, а в верхушке его послышался характерный тупой звук, точно там не было хозяина дома и все было заперто. Анна Петровна припала
ухом к пойманному очагу и не выдержала, вскрикнув с какой-то радостью...
«Господи, помилу-уй», — пели на
левом клиросе. Какой-то мальчишка подпевал противным, резавшим
уши криком, не умея подладиться к хриплому и глухому голосу дьячка. Нескладное пение раздражало Илью, вызывая в нём желание надрать мальчишке
уши. В углу было жарко от натопленной печи, пахло горелой тряпкой. Какая-то старушка в салопе подошла к нему и брюзгливо сказала...
Левая его рука, худая и тонкая, то крепко потирала лоб, то делала в воздухе какие-то непонятные знаки; босые ноги шаркали по полу, на шее трепетала какая-то жила, и даже
уши его двигались.
Его звали Доримедонт Лукич, он носил на правой руке большой золотой перстень, а играя с хозяином в шахматы, громко сопел носом и дёргал себя
левой рукой за
ухо.
Сыщик странно усмехнулся, потрогал
левой рукой повязку на голове, пощупал
ухо.
Батальонный остряк, унтер-офицер Орлякин, обедая со своим взводом, бывало, откладывал свой хлеб,
левой рукой брался за
ухо, а в правой держал ложку и, хлебая щи, говорил: «По-юнкерски, с ушком».
— Помилуйте, сударь! да если я не потешу Владимира Сергеевича, так не прикажите меня целой месяц к корыту подпускать. Смотрите, молодцы! держать
ухо востро! Сбирай стаю. Да все ли довалились?.. Где Гаркало и Будило? Ну что ж зеваешь, Андрей, — подай в рог. Ванька! возьми своего полвапегова-то кобеля на свору; вишь, как он избаловался — все опушничает. Ну, ребята, с богом! — прибавил ловчий, сняв картуз и перекрестясь с набожным видом, — в добрый час! Забирай
левее!
За обедом уселись следующим образом: m-me Мерова на месте хозяйки, по правую руку ее Тюменев, а по
левую Бегушев. Домна Осиповна села рядом с Хмуриным, а граф Хвостиков с Офонькиным. Сам Янсутский почти не садился и был в отчаянии, когда действительно
уха оказалась несколько остывшею. Он каждого из гостей своих, глядя ему в рот, спрашивал...
Я встал и отошел. Я был рассечен натрое: одна часть смотрела картину, изображавшую рой красавиц в туниках у колонн, среди роз, на фоне морской дали, другая часть видела самого себя на этой картине, в полной капитанской форме, орущего красавицам: «
Левый галс! Подтянуть грот, рифы и брассы!» — а третья, по естественному устройству
уха, слушала разговор.
Есть такие ловкие охотники, которые в одиночку заганивают лису и приводят ее живую на веревке. При такой одиночной охоте, загнав лису, надобно
левою рукою держать ее за
уши, а правою надеть на нее намордник.
В одном буром усе у него торчала соломина, другая соломина запуталась в щетине
левой бритой щеки, а за
ухо он заткнул себе маленькую, только что сорванную ветку липы.
— Ради бога уходите, — прошептал другой голос над
левым моим
ухом.
«Расстегивай!» — «Я, ваше благородие, и так выну». Однако заставил я его расстегнуть. Что ж вы думаете? Тащит из ранца за
уши поросенка живого! И рыльце веревочкой завязано, чтобы не визжал! Правой рукой под козырек, рожу этакую почтительную скорчил, а
левой поросенка держит. Стащил, подлец, у молдаванки. Ну, конечно, я его тут легонько ткнул!
— Извините, что я не попрощался… — начал было Коротков и смолк. Хозяин стоял без
уха и носа, и
левая рука у него была отломлена. Пятясь и холодея, Коротков выбежал опять в коридор. Незаметная потайная дверь напротив вдруг открылась, и из нее вышла сморщенная коричневая баба с пустыми ведрами на коромысле.
Меня взорвало. Отбив его протянутую руку, я схватил его за
ухо и стал молча трепать, а он толкал меня
левой рукой в грудь и негромко, удивленно вскрикивал...
Потом, то взвешивая на
левой руке отшибленную правую, то потирая красное
ухо и глядя мне в лицо остановившимися, нелепо вытаращенными глазами, он стал бормотать...
Все птицы, глядя на него, радовались, говорили: «Увидите, что наш Чижик со временем поноску носить будет!» Даже до
Льва об его уме слух дошел, и не раз он Ослу говаривал (Осел в ту пору у него в советах за мудреца слыл): «Хоть одним бы
ухом послушал, как Чижик у меня в когтях петь будет!»
Лев Степанович становился впереди, подтягивал клиросу и бдительным оком смотрел за порядком, сам драл за
уши шаливших мальчишек и через старосту показывал, когда надо было креститься и когда класть земные поклоны.
Моряк как нарочно отчасти уцелел для благосостояния хозяйства Столыгина; он летал на воздух при взрыве какого-то судна под Чесмой, он был весь изранен, поломан и помят; но, несмотря на пристегнутый рукав вместо
левой руки, на отсутствие
уха и на подвязанную челюсть, эта хирургическая редкость сохранила неутомимую деятельность, беспрерывно разлитую желчь и сморщившееся от худобы и злобы лицо.
Хыча лежала на спине, а над нею стояла большая рысь. Правая лапа ее была приподнята как бы для нанесения удара, а
левой она придавила голову собаки к земле. Пригнутые назад
уши, свирепые зеленовато-желтые глаза, крупные оскаленные зубы и яростное хрипение делали ее очень страшной. Глегола быстро прицелился и выстрелил. Рысь издала какой-то странный звук, похожий на фырканье, подпрыгнула кверху и свалилась на бок. Некоторое время она, зевая, судорожно вытягивала ноги и, наконец, замерла.
Головокружение может быть прекращено следующим образом: возьми две веревки и привяжи правое
ухо к одной стене, а
левое к другой, противоположной, вследствие чего твоя голова будет лишена возможности кружиться.
Когда Бронза сидел в оркестре, то у него прежде всего потело и багровело лицо; было жарко, пахло чесноком до духоты, скрипка взвизгивала, у правого
уха хрипел контрабас, у
левого — плакала флейта, на которой играл рыжий тощий жид с целою сетью красных и синих жилок на лице, носивший фамилию известного богача Ротшильда.
— Да, Василий Иваныч, только вот здесь летом, как пошли жаркие дни, стал я лучше слышать на правое
ухо.
Левое, кажется, окончательно погибло.
Среднего роста, сутулый, с перекошенным
левым плечом, бритое и прыщавое лицо, белобрысые усики, воспаленные глаза и гнилые зубы, волосы длинные, за
уши. И на нем был «спинжак», только другого цвета, а поверх чуйка, накинутая на плечи, вязаный шарф и большие сапоги. Он постоянно откашливался, плевал и курил папиросу. Под
левой мышкой держал он тетрадь в переплете.
На
левом виске чернелась повыше
уха маленькая дырочка с запекшейся кровью.
Улан перекинулся назад всем своим пухлым туловищем. В
ушах Анны Серафимовны звенел долго хохот обоих приятелей мужа. Она вбок посмотрела на него. Он все еще не менял позы, сидел на ребре стола и носком правой ноги ударял о
левую. Один раз его глаза встретились с ее взглядом. Ей показалось, что она прочла в них: «Зачем пожаловали?»
Долго еще бормочет благородный отец. Скидкой буфетной он пользуется до тех пор, пока малиновая краска не расплывается с его носа по всему лицу и пока у газетчика сам собою не закрывается
левый глаз. Лицо его по-прежнему строго и сковано сардонической улыбкой, голос глух, как голос из могилы, и глаза глядят неумолимо злобно. Но вдруг лицо, шея и даже кулаки благородного отца озаряются блаженнейшей и нежнейшей, как пух, улыбкой. Таинственно подмигивая глазом, он нагибается к
уху газетчика и шепчет...
Его смычок гуляет по головам и плечам фальшивящих дискантов и альтов.
Левая рука то и дело хватает за
уши маленьких певцов. Раз даже, увлекшись, он согнутым большим пальцем бьет под подбородок баса Геннадия. Но певчие не плачут и не сердятся на побои: они сознают всю важность исполняемой задачи.
Окошки были опущены, вероятно, потому, что не поднимались, и оттого-то грел он себе концы
ушей, не закрытые пуклями, [Буклями, локонами (фр.).] то правым, то
левым рукавом шубы.
Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары
левою ногой, настораживала
уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что́ говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
В два счета обрядила его по-вчерашнему, — локонцы эти собачьи промеж
ушей натянула, на правом плече бляха,
левое окороком вперед.